Вернуться к списку работ

Христианские общины существуют практически во всех странах Юго-Восточной Азии, однако их численность сравнительно невелика. Всего в современной Азии проживают 73 млн. христиан, что составляет ок. 2% населения этой части света [1]. Не считая Филиппинской Республики, где преобладает католичест-во, из азиатских стран только Южная Корея претендует на звание «страны по преимуществу христианской» [2]. В 1989 г. почти четверть сорокамиллионного на-селения Южной Кореи была христианской (протестанты – 18,6%, католики – 5,7%)[3]. По данным переписи 1995 г. христианство впервые опередило буддизм по доле в общем числе верующих корейцев (51,7% и 45,6% соответственно)[4].

Протестантизм, появившись в стране в 1884 г. (за точку отсчета традици-онно берется приезд пресвитерианца д-ра Хораса Аллена) стал спустя столетие второй – после буддизма – религией по абсолютному числу адептов (по переписи 1995 г. – 8819 тыс.; буддизм – 10388 тыс.). А некоторые неправительственные социологические исследования 1997 г. (Gallup Korea 1998) уже утверждают, что протестантизм является самой популярной религией Кореи. Более того, в 1989 г. в Корее было 29820 протестантских церквей, к началу XXI в. их число превыси-ло 60000, что хорошо иллюстрирует динамичность развития южнокорейского протестантизма.

Особенно интенсивно протестантский прозелитизм проходил параллельно с модернизацией страны в период с нач. 1960-х до конца 1980-х гг. Если в начале 1960-х гг. число южнокорейских христиан едва достигало одномиллионной от-метки, то с этого времени оно росло в геометрической прогрессии, практически удваиваясь каждые десять лет. Эти факты выглядят еще более удивительными на фоне Японии – страны с близкими культурно-историческими традициями – где последователи христианства составляют меньше 1% населения.

В последнее время, когда активизируется деятельность корейских протес-тантских миссионеров за пределами страны (в частности, с 1980-х гг. на россий-ском Дальнем Востоке и в Сибири), возрастает актуальность исследований, свя-занных с сущностью корейского протестантизма.

Итак, корейский протестантизм. Корректно ли использование этого терми-на? Понятие «корейского протестантизма» уже давно утвердилось в аутентичной корейской и англоязычной традиции, хотя большинство отечественных исследо-вателей воздерживается от его использования. Это связано с тем, что отечествен-ная историография вопроса, представленная преимущественно работами А.Н. Ланькова и Г.Н. Кима, концентрируется на изучении исторических событий, сопровождавших утверждение христианства в Корее. Новейшие западные и ко-рейские работы (Andrew E. Kim, 2000; Kim Eungi, 2003), напротив, посвящены прежде всего современному состоянию христианства в этой стране.

Нам кажется наиболее продуктивным синтез этих подходов для достиже-ния следующей цели: изучив процесс формирования и сущность т. н. «корейско-го протестантизма» сформулировать основные тенденции его развития. Это, в свою очередь, даст возможность в дальнейшем прогнозировать будущее протес-тантизма на корейской почве и перспективы прозелитской деятельности корей-ского протестантского миссионерства в Сибири.

Используя термин «корейский протестантизм» мы заявляем первую гипоте-зу работы: такое явление существует, и оно достаточно своеобразно, чтобы выде-лять его в отдельную категорию.

Для любой классификации необходима теория, в рамках которой и будет идти упорядочивание фактов. Для создания периодизации христианизации Кореи мы выбрали теорию традиций и инноваций С.А. Арутюнова[5]. В своей работе «Народы и культуры» он выделяет следующие этапы зарождения и развития ин-новаций: селекция; воспроизведение, или копирование; приспособление, или мо-дификация; структурная интеграция.

Селекция (в случае внешних инноваций) заключается в отвергании одних импульсов и отборе других для последующего усвоения или переработки. Перед нами встает вопрос: является ли пригодность христианства корейскому обществу безусловной или она детерминирована целым рядом исторических и социальных предпосылок? Г.Н. Ким считает, что первые шаги христианства на корейской земле были сделаны задолго до первых католических миссионеров. Опираясь на исторические свидетельства несторианской проповеди в столице Танского Китая и следы несторианской идеологии в Японии, он утверждает факт знакомства, по крайней мере, элиты Силла с этой религией [6]. Но, по-видимому, знакомство было недолгим – несторианство не оставило о себе никаких упоминаний. Этот импульс был отвергнут корейским обществом, хотя было ли это неприятие народом или властной верхушкой не известно. Но может быть протестантизм идейно близок корейскому менталитету? В сознании рядовых членов корейского общества за-фиксирована уверенность, что победы протестантизма обусловлены его необхо-димостью для успешного развития капитализма. Но приводить примеры стран, как западных, так и восточных, в которых капитализм развился без протестан-тизма можно довольно долго. Вспомним хотя бы уже упоминавшуюся Японию – вторую по масштабам экономики страну мира. На наш взгляд, успехи протестан-тизма в Корее на этапе селекции нужно объяснять динамичностью прохождения этого этапа: во-первых, он быстро сменился воспроизведением инновации в пе-риод японского колониального режима, во-вторых, с самого начала пошел про-цесс приспособления, взаимодействия протестантизма с существовавшей куль-турно-религиозной традицией.

Воспроизведение инновации понимается Арутюновым как «простое копи-рование, без попыток, сколько-нибудь органической интеграции и серьезной трансформации». Трудно выделить в периодизации протестантской христианиза-ции Кореи такой этап в чистом виде, поскольку, как мы уже сказали, модифика-ция этой религии началась с самых первых дней. Но если говорить об активном включении инновации в культуру, начале ее использования, когда от нее еще легко отказаться в случае изменения условий, то воспроизведение проходило при японском колониальном режиме (1910-1945).

Японское вторжение и сформировавшийся после него режим привел к осознанию необходимости объединения. В то же время внешняя угроза подняла общую религиозность населения (речь идет о психологическом явлении массово-го ожидания конца света). Конфуцианство же вообще является религией консер-вативной, идеально подходящей для охранения власти, государственного устрой-ства, социальной структуры. В то же время, не было отрицательного мнения о христианстве, подобного тому, которое существовало в Китае, раздираемом на сферы влияния, где христианство ассоциировалось с действиями западных пра-вительств и рассматривалось как религия врагов.

В Корее же гонимые правительством и потому существовавшие подпольно христианские общины смогли выжить и в годы японского нашествия, стали цен-трами антияпонских настроений, освободительного движения. А.Н. Ланьков ут-верждает, что «в двадцатые и тридцатые годы <…> оно (христианство в Корее – Е.К.) окончательно стало восприниматься как национальная религия, потеряв тот оттенок «западности» и «чуждости», который был характерен для него поначалу» [7]. Если следовать избранной нами теории, то это заявление, очевидно, не-сколько торопит события. Возможно, в годы японского колониального владыче-ства была сломана стена чуждости, отделявшая широкие слои корейского народа от новой религии, но говорить об ее осознании как национальной еще рано. Для осознания инновации как традиции необходима полная смена того поколения, которое вводило инновацию в культурный оборот, а для полной интеграции в традицию, еще и смена того поколения, которое помнит введение инновации по рассказам родителей. Срок полной смены двух поколений оценивается Арутюно-вым как примерно 100 лет, поэтому только сейчас правомерно ставить вопрос о том, включен ли протестантизм в комплекс традиций корейского общества.

Модификация инновации – тот процесс, который, на наш взгляд, требует наиболее пристального внимания. В Корее утверждение протестантизма сопро-вождалось установлением глубоких связей между ним и традиционными миро-воззрениями. Продуктивным изучением сложившегося синтеза занимаются сто-ронники популярной в англоязычном корееведении теории «шаманизированного христианства» (“shamanized Christianity”). Так Эндрю Ким (Andrew E. Kim) в ра-боте «Корейская религиозная культура и ее родство с христианством» пишет: «миллионы жителей Южной Кореи с готовностью приняли христианство именно потому, что новая вера выдвигалась как расширение или продолжение корейской религиозной традиции» [8] (под традицией понимается в большей мере шаманизм, и в некоторой степени конфуцианство).

В корейском христианстве автор выделяет следующие точки сближения с традицией: акцент на посюстороннем мире, понятие «Хананим» (всеведущего, всесильного и всемогущего верховного божества), образ Бога как спасителя в конкретных жизненных ситуациях, важность «излечения верой», центральная роль этических и семейных ценностей. Важно подчеркнуть, что эти пункты рас-сматриваются не как доказательство общности христианства и шаманизма, а как результат целенаправленной деятельности христианских миссионеров в Корее, так расставлявших акценты в христианском учении, что оно становилось доступ-нее человеку традиционного общества, ориентированного на родовую солидар-ность и пантеизм. Поскольку речь идет о жизненно важных для христианства догматах, можно утверждать, что в корейском обществе имело место очень глу-бокое взаимодействие и взаимопроникновение традиционных корейских верова-ний и протестантизма.

Для описания сути этого своеобразного явления мы предлагаем использо-вать категории «маятниковой» теории П.Сорокина, толковавшего развитие исто-рии как чередование идеациональных и чувственных парадигм развития общества [9]. В данном случае мы будем говорить о типах восприятия религии: чувствен-ном, при котором религия воспринимается как средство получения успеха в по-сюстороннем мире, и идеациональном, когда религия направлена на мир потус-торонний, а ее приверженцы стремятся к награде и боятся возмездия после смер-ти.

Новая религия возникает на уровне идеациональном, когда у веры мини-мум рациональных оснований, и постепенно угасает до чувственного, материали-стического, когда верующий требует немедленного вознаграждения за веру. Применяя эту схему к Корее, мы видим чередование следующих этапов: чувст-венный – магический шаманизм, идеациональный – буддизм и раннее конфуци-анство, чувственный – догматизированное конфуцианство и неоконфуцианство.

Христианство возникает и утверждается в Корее как идеациональная рели-гия, к примеру, в ходе японской оккупации; но очень быстро превращается в фактор политической борьбы [10] и способ решать бизнес-проблемы с помощью высших сил. Эти изменения в характере религии имели своей причиной раннюю компромиссную политику протестантизма по отношению к религиозной прагма-тике шаманизма и конфуцианства. На наш взгляд, именно эта политика явилась основой успешного протестантского прозелитизма и, соответственно, причиной эффектного взлета популярности протестантской веры в Корее XX в.

Перейдем, наконец, к методологически важному этапу – структурной инте-грации инновации в системе культуры этноса. Многочисленные примеры полной интеграции – армянское монофизитство, ирландский католицизм и др. – как раз и относятся зачастую к сфере межконфессионального взаимодействия. Суть это-го этапа – «инновация перестает осознаваться как таковая и превращается в орга-ническую часть этнической культурной традиции». Ярким примером интеграции новых религиозных воззрений в структуру традиционных национальных притя-заний Кореи на значительную роль в современном мире является популярная в последнее время идея мессианства корейского народа. Так, проповедники Церкви Объединения подробно доказывают почему второе пришествие Мессии осущест-вится именно на корейской земле [11]. Это ярко свидетельствует о понимании хри-стианства как незыблемого элемента культуры современной Кореи.

В то же время своеобразие корейского протестантизма заключается в его максимальной ориентации на жизнь до смерти. Если в традиционных протестант-ских церквях достижение человеком материального и семейного благополучия рассматривается как средство к осознанию своего спасения (а не к «зарабатыва-нию» его, как в католичестве накануне Реформации), то корейские протестанты, судя по данным опросов, ставят на первое место материальные ценности и, в по-следние годы, здоровье, а не спасение и вечную жизнь. Многие признают, что идут в церковь, поскольку это улучшит общественное мнение о них, или рассчи-тывают на непосредственное вознаграждение от Бога – излечение, прибыль и т. д.

Протестантизм ли это? Термин «протестантизм» не несет позитивного смысла, его коренное значение – протест против стяжательства католической церкви. Определенно корейские христианские церкви не соответствуют учениям Лютера или Кальвина. Тем не менее, они, пожалуй, имеют право называться про-тестантскими, не только генетически, но и по сути. Так с чем же мы столкнемся в лице корейского протестантизма: с новой протестантской церковью, с христиан-ской ересью или идеально подходящей современному рационалистическому ми-ру рациональной религией?

Примечания 1. Kim Andrew E. History of Christianity in Korea: from Its Troubled Beginning to Its Contemporary Success // Korea Journal. Vol. 35, #2, 1995. 2. Ланьков А.Н. Корейское христианство: страницы истории. // www.koreana.ru 3. Хангук сахве чипхё: 1993 (Корейские социальные показатели: 1993) Сеул, 1994. Цит. по: Ланьков А.Н. Христи-анство в Корее // Проблемы Дальнего Востока. 1999, №2. 4. Данные Национального Статистического Агентства Республики Корея, приводимые, в частности, в Kim Eungi. Religion in Contemporary Korea: Change and Continuity // Korea Focus (On Current Topics). Vol. 11, # 4, 2003 5. Арутюнов С.А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. М., 1989. 6. Христианство // Ким Г.Н. История религий Кореи. Алматы, 2001. 7. Ланьков А.Н. Христианство в Корее // Проблемы Дальнего Востока. 1999, №2. 8. Kim Andrew E. Korean Religious Culture and Its Affinity to Christianity: The Rise of Protestant Christianity in South Korea // Sociology of Religion. Summer, 2000. 9. См., например, Сорокин П. Кризис нашего времени // Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. 10. Мазуров В.М. Политическое лидерство в многоконфессиональном южнокорейском обществе // Республика Ко-рея: опыт модернизации. М., 1996. 11. Божественный принцип. Учение преп. Мун Сон-Мёна

Вернуться к списку работ